Для коренных народов Севера охота и рыбалка — не дорогостоящее хобби, а единственный способ выжить и обеспечить семью. Эвенки, чукчи, саами — каждую осень они уходят на сотни километров вглубь тайги, чтобы добыть мясо и мех на продажу, ездят на оленях и заготавливают моржовое мясо в условиях вечной мерзлоты. До некоторых сел порой можно добраться только на вертолете. В Международный день коренных народов мира РИА Новости рассказывает, как живут те, кто до сих пор неразрывно связан с природой.
Демид Топоченок, эвенк по национальности, — из Суринды, глухого селения в Красноярском крае с населением чуть более четырехсот человек. До ближайшего села Байкит проложен зимник, но летом один вариант: вертолет. Самое высокое здание — двухэтажная школа. В большинстве домов печное отопление. Правда, свет благодаря дизельной электростанции есть круглосуточно.
Местное население («эвенки и маленько русских, кто строил поселок, да здесь и остался») живет за счет тайги. Демид раньше работал в оленеводческой бригаде, но весной уволился, теперь занимается охотой. У него, как и у всех коренных, есть участок в тайге, где он имеет право добывать зверя.
«Если хорошо поохотишься, не будешь лениться, можно заработать. Продаю в основном мясо, рога, иногда шкуры заказывают, мех. Охотимся на соболя, волка, медведя. Платят по-разному. В поселке есть люди, которые никуда не выезжают, и вот к ним приходят всякие спекулянты, они дешево покупают. А так, если платят пять тысяч за одного соболя, считается хорошо. Сдаем обычно по 50-100 штук. В октябре-декабре — на охоте безвылазно, с января по март три раза в месяц езжу на участок», — говорит Демид.
Его охотничий участок, куда он каждый год приезжает вместе с напарником и отцом, находится в ста километрах от Суринды. Недавно купили вездеход, до этого ездили на оленях или ходили пешком — дорога занимала три дня.
Каждую весну Демид с помощниками привозит на место зимовки продукты, корм для собак и бензин, оставляет два «Бурана» — в начале сезона они не понадобятся, на охоту выходят раньше, чем ляжет снег.
«Сезон стартует в начале октября. Снега еще нет, речки все открыты, а надо как-то добраться до участка, наловить рыбы, добыть птицу на приваду в капканы. Если ждать снега, только в ноябре приедешь, это поздно. А так пришел пешком или добрался на оленях пораньше: техника уже на месте, занимаешься делами до снега, а потом на «Буране» открываешь капканы», — объясняет Топоченок.
На участке живут в охотничьем домике, в самом отдаленном месте ставят палатку. Демид радуется, что его зону не затронули лесные пожары, — другим повезло меньше. «Нас пронесло, а у некоторых участки погорели, «Бураны», бензин, продукты — все, что весной завезли».
Демид не видит для себя другой судьбы. «Эвенк любит свободу, ему всегда надо быть в движении. Охота — это в крови, так было из поколения в поколение. Мы не сможем сидеть в четырех стенах», — объясняет он.
Екатерина Шмонина — эвенкийка, как и Демид Топоченок, — выросла в семье потомственных оленеводов. Ей уже за пятьдесят, с детства живет в селе Тугур на берегу Охотского моря. В ближайший город Николаевск-на-Амуре по делам, за медицинской помощью и просто в отпуск местные главным образом летают вертолетом.
«Мое детство прошло в стаде. Я была старшая, помогала отцу ходить за животными, разводить дымокуры, чтобы справиться с гнусом. Олени переходили с одного пастбища на другое, и мы с ними. Раньше в каждой семье так было, все выезжали и кочевали по побережью Охотского моря. Сегодня из всего села стадо осталось только у нас. Мой отец всю жизнь был оленеводом. Еще с царских времен стадо передается из рук в руки в нашей семье», — ведет размеренный рассказ эвенкийка.
Теперь оленями занимается в основном младший брат Шмониной. Екатерина замечает, что справляться с этим стало легче: все вещи (продукты, палатку, походную печку) можно перевозить на моторке по морю, а не на оленях, как прежде.
«Раньше мы собирались по пять-шесть семей и кочевали вдоль берега. Для нас, детей, это было как пионерский лагерь. Нам было весело. А в холода оленеводы расходились по зимним стоянкам», — вспоминает Екатерина.
Сегодня село Тугур живет в основном за счет охоты и рыбалки. «У нас рыба бывает круглый год — сейчас идет кета, в ноябре-декабре навага будет, затем начинается корюшка, селедка, еще есть речная рыба. Наши мужчины выходят на сезонную охоту. Сдают по договорам соболя, хотя он не очень-то ценится, для собственного питания добывают мясо сохатого и диких оленей», — объясняет женщина.
Домашних оленей в семье Екатерины не забивают: «Лет десять назад прошел большой мор, из 250 голов осталось всего 50, поэтому мы их бережем, хотим восстановить стадо».
«Добываешь кита — и все село ест»
Чукчанка Зоя Туре живет в Санкт-Петербурге, но родилась и выросла в семье охотника на китов на Чукотке, в селе Лорино — на местном языке это значит «хорошо найденное место».
«Основной источник питания — кит и морж. Это мясо не только для жителей, но и для собак», — говорит Зоя. Она помнит, как отец собирался на охоту: в четыре-пять часов утра из дома выходит несколько бригад, в каждой по четыре человека. Берут оружие, теплую одежду, спасательные жилеты и поплавки — «такие шары, их сейчас закупают, а раньше шили из нерпичьих шкур». Поплавки прикрепляются к веревке, что тянется за гарпуном, — так отслеживают, куда плывет кит.
«Гарпунят и ждут, пока он не выдохнется. Охота продолжается по пять-семь часов», — рассказывает Зоя. Когда охотникам удается добыть кита, на берег приходит все население. Тушу разделывают на месте, а потом все набирают мясо — кто-то уносит ведро, кто-то пакет.
Летом и осенью охотятся на моржей. «Недалеко есть промысловая база Аккани, там проходит миграция. Потом заготавливают мясо, делают кымгыт, моржовый рулет: разделывают, убирают ребра, потом берут шкуру, засовывают туда почки и печень, сшивают и кидают в яму. Зимой этим кормят собак и сами едят, много витаминов. А свежая моржовая печень у нас считается деликатесом», — поясняет Туре.
Считается, что среди народов Севера распространены анимизм и шаманизм. Впрочем, встречаются и православные. Кроме того, различные верования переплетаются в самых причудливых пропорциях.
«Дед был шаманом. Шаманизм говорит, что бог или дух есть в каждом живом существе, в растении, ветре, земле, воде. В христианстве бог един. Я верю и в то, и в другое», — признается эвенк Демид Топоченок.
Екатерина Шмонина замечает, что в условиях Крайнего Севера сложно во что-то верить. «Люди сейчас стараются придерживаться христианской веры, но не особенно. Тяжело выживать в такой отдаленности, труднодоступности, поэтому мы надеемся только на свои силы».
Зоя Туре рассказывает, что в селе Лорино важны обряды.
«У нас анимизм, мы верим в духов. Когда в мае добывают первого кита, проводят обряд благодарения. Старейшина произносит слова благодарности на чукотском языке, берет кусочки мяса, хлеба, другой повседневной еды, кладет на землю рядом с китом, потом кидает в разные стороны и по направлению к морю. Так кормят духа кита, моря и других, обитающих вокруг. А когда охотник зимой приносит домой нерпу, жена должна встретить его с ковшиком воды, дать попить мужу, потом — нерпе, а затем вылить остатки в сторону моря», — описывает чукчанка.
«Не входить в лес без разрешения»
Андрей Данилов — саами, он живет в Оленегорске, это относительно большой и современный город. У Андрея есть профессия, не связанная с традиционными промыслами, однако он не представляет себе жизни без охоты, рыбалки, а еще — без колдовства.
«У саамов не было воинов. Мы брали либо переговорами, либо колдовством. Каждый саами — немножко нойда (шаман. — Прим. ред). Даже если он не практикует, у него внутри заложена эта сила, и он в определенный момент сможет ей воспользоваться и сразу поймет, как это делать», — утверждает Андрей.
Себя самого он относит к практикующим колдунам: у него есть шаманский бубен, специальные погремушки, кости с определенным узором. Все это — ручная работа, на каждой вещи изображены личные знаки.
Его жизнь сопровождают традиции и обряды — о большинстве из них Андрей говорить отказывается, но соглашается описать наиболее простые.
«Когда заходишь в лес, нужно спрашивать разрешения у природы. Нельзя находиться на священных местах в темноту, кричать в лесу. Не стоит покупать сувениры с символами у незнакомых людей: так ты можешь себе сделать очень плохо», — перечисляет он.
Андрей рассказывает, что знание о священных местах передается из поколения в поколение и приезжают туда только для того, чтобы провести обряды, если услышат зов: «Бывает, человек всю жизнь не может почувствовать этого, значит, ему нет нужды ехать».
Он уверен, что люди теряются в лесах, потому что забывают спросить разрешения у природы. «Вот у нас недавно потерялся молодой человек. Просто пропал: шел в пяти метрах сзади, обернулись — а его нет. Я говорю его товарищам: «Вы, когда заходили в лес, разрешения спрашивали?» А они не знают, что это. Вот поэтому люди и теряются», — не сомневается собеседник.
Андрей Данилов добавляет, что к нему иногда обращаются за помощью, а недавно он вместе с другими шаманами проводил обряд, чтобы остановить пожары в Сибири.
«Бабушка всю жизнь ходила в саамской одежде»
В повседневной жизни представители коренных народов Севера носят обычную одежду и говорят на русском языке, однако стараются не забывать о вековых традициях.
«Моя бабушка всю жизнь проходила в саамской одежде, она никогда не надевала русскую, хотя над ней смеялись. Я сам в шестнадцать лет настоял, чтобы в советском паспорте поставили национальность «саами», хотя мне говорили: «Зачем, напиши, что ты русский». На мне всегда есть атрибут саамской одежды, например ремень, сумка, значок. Я постоянно должен идентифицировать себя как саами. Для удостоверений фотографируюсь только в национальной одежде», — объясняет Андрей Данилов.
Зоя Туре изучала чукотский язык в Герценовском университете в Санкт-Петербурге и до сих пор занимается национальными танцами. Екатерина Шмонина основала родовую общину коренных малочисленных народов и национальную вокальную группу.
Также эвенкийка организует традиционные конкурсы и праздники: в апреле провела День оленевода.
В селе Суринда, где живет Демид Топоченок, каждый год в марте отмечают национальный праздник.
«Проходят гонки верхом на оленях и в упряжке, бег с хореем (палка, которой погоняют оленей. — Прим. ред.), кидание маута (аркана для оленей. — Прим. ред.). В июне тоже проходит праздник: ставят чумы, готовят национальные блюда, надевают традиционную одежду», — описывает Топоченок.
Но удаленность от крупных городов, обособленность жизни, конечно, порождает и определенные проблемы.
«Безработица у нас большая, — вздыхает Екатерина Шмонина. — Нет предприятий, кроме рыбопромысловых, а туда народ не идет, потому что зарплата мизерная. Почти все семьи многодетные, много дошколят, но садика у нас нет. До райцентра мы из-за безденежья десятилетиями не летаем».
Еще одна проблема — доступность медицины. «Беременные женщины должны встать на учет в Николаевске-на-Амуре. Это очень дорого. Нужно оплатить проживание, а иногда из-за погодных условий вертолеты месяцами не летают, так и сидят в городе без денег», — говорит Екатерина.
Демид Топоченок также замечает, что коренные жители из-за отсутствия культурных мероприятий и развлечений нередко злоупотребляют спиртным.
«Самая большая проблема — это алкоголь. А так поселок живет. Департамент по коренным малочисленным народам Севера выделяет субсидию на строительство дома, у нас есть единовременные выплаты перед охотой, снабжают «Буранами», лодками, капканами, брезентом».
Как люди выживают на Крайнем Севере: жизнь за Стеной
В нашем понимании жизнь вблизи полюсов похожа на выживание людей за Стеной, как в «Игре престолов». И в некоторых аспектах жизнь людей на Крайнем севере действительно так же сложна.
Полярникам на Крайнем севере приходится нелегко. Вот что им приходится преодолевать, чтобы выжить.
В прошлом чукчи и другие коренные народы Севера жили в ярангах — уникальных жилищах. Традиционная чукотская яранга — это куполообразное строение из деревянных столбов, покрытое оленьими шкурами. Для изготовления одной яранги требуется около 50 оленей. В прошлом столбы, на которых стоят жилища, бережно передавались по наследству. Сейчас это не так, и материалы, из которых изготавливаются жилища, изменились. Они не имеют основания или пола и стоят на земле. Когда олени съедают всю траву на пастбище, его расчищают, яранги разбирают, ставят столбы, и тундра возрождается сама. Традиционная жизнь не производит много мусора, а поскольку он биоразлагаем, никаких проблем не возникает.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Жизнь на севере
Представьте, что вы идете по обычному российскому городу, смотрите на однообразные панельные дома и воображаете, что где-то в далекой космической галактике джедаи воюют с императорской армией. В видимой части Вселенной так много галактик, а количество звезд в них почти бесконечно, что вполне возможно, что где-то действительно есть джедаи или Империя.
Вдруг что-то происходит, и в течение нескольких секунд вы ничего не видите, ничего не слышите, а когда к вам возвращается сознание, вы обнаруживаете себя посреди заснеженной равнины, держа на ноге странную конструкцию, напоминающую имперскую боевую машину из известного киномира.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Не теряйте бдительности. Вы не перенеслись в далекую-далекую галактику; вы всего лишь на Южном полюсе. А еще есть Хари-6, британская полярная станция, на которой находится команда полярников. Этот объект замечателен во всех смыслах этого слова. Ряды модулей состыкованы почти как в космосе, каждый из них стоит на выдвижных ножках, прикрепленных к полозьям.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Это позволяет перемещать станцию. Модули отстыковываются, поворачиваются в нужном направлении и буксируются по снегу. Фактически, нынешняя станция построена именно таким образом. Первоначально модули были построены в Кейптауне, перевезены в Антарктиду, разгружены на шельфе Брандта в море Уэдделла и по одному доставлены на глубину 16 км в ледник, где они были пристыкованы. Ледник Брандта, как и весь антарктический лед, медленно ползет, и по мере того, как айсберги отрываются от его берегов, их можно при необходимости оттащить дальше.
Эта станция — шестая версия постоянного дома для арктических исследователей, работающая почти (с приближением, из-за ползущего ледника) на одном и том же месте. В первом случае британский полярник построил более или менее обычный дощатый настил на леднике в 1956 году. Позже строительство зимних хижин становилось все более сложным и напоминало что-то из научной фантастики.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Зимой в них живут и ухаживают за оборудованием и научными приборами около дюжины специалистов. Летом их становится больше, там работает около 70 человек.
Нынешняя станция также примечательна несколькими техническими решениями. Для обогрева помещений на крайнем севере станция работает на дизельном генераторе и использует тепло, рекуперируемое специальной тепловой ловушкой. Вырабатываемая электроэнергия используется только для самых необходимых нужд, например, для научного оборудования.
Отопление
Для отопления в холодном климате идеально подходят газовые котлы, такие как Ariston Arteas One. Они легкие и экологически чистые, но требуют газа. Если газ отправлять в Антарктиду в баллонах, а баллоны возвращать обратно на континент, то континент будет оставаться чистым. В этом отношении дизельное топливо старого образца является экономичным, поскольку вес контейнера невелик по сравнению с весом топлива.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Канализация
Канализационная система будет поддерживаться под пониженным давлением, что позволит экономить воду при промывке. Все отходы направляются в систему промывки, где бактерии перерабатывают большую их часть. Образующийся осадок сжигается для повышения его теплосодержания, а сгоревшие остатки упаковываются и вывозятся за пределы Антарктиды.
Санитария
Санитария представляет особый интерес на Крайнем Севере. Формально воды там много, но она замерзла. Чтобы разжижить ее и согреть, приходится использовать топливо, что уже довольно сложно. По этой причине мытье на станции строго ограничено. Конечно, чукчам сложнее, но они живут в Яланге тысячи лет и как-то приспособились.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Как живут люди на Севере — станция Амундсен-Скотт
Это помещение, которое занимали северные вахтовики, сохранилось и сегодня, но доступ в него закрыт. Есть злые предположения, что там прячется Гитлер со своим стадом северных оленей, и ходят лихорадочные рассказы о том, что опорные колонны этого здания настолько ветхие, что оно может рухнуть от чиха.
В середине 1970-х годов американским полярникам каким-то образом удалось построить новую зимовку примерно в 100 метрах от первоначального места. В то время они уже знали, как выжить в холодную погоду над землей, поэтому не стали закапывать обновленную станцию, а лишь построили над ней купол. Однако через несколько лет Антарктида оказалась прожорливой. Вокруг здания скопился снег и, конечно же, так и не растаял. Здесь не было положительных температур примерно с палеогена. Считается, что в Антарктиде выпадает мало снега, но там всегда дует ветер, который сгоняет уже сформировавшийся снежный покров.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Крыша здания не рассчитана на такие нагрузки, так как это мешает жизни и просто делает конструкцию ненадежной.
Сейчас глубина входа в купол составляет около 3 метров. За исключением этого, конструкция находится почти в исходном положении. Это связано с тем, что лед на вершине этой структуры медленно сползал вниз на сотни метров в течение последних полувека. Хотя здесь есть флаги, указывающие на точное местоположение полярной станции, это чисто туристическая достопримечательность, не нужная полярникам. Туристы приходят на станцию. Их немного, но они приносят достаточно денег полярной станции. На станции есть сувенирный магазин и круглый штамп, который можно поставить в паспорт.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
В 2003 году купол был выведен из эксплуатации и заменен новым зимовочным сооружением. Модуль со всем его жилым, бытовым и научным оборудованием парит над землей (вернее, надо льдом) на четырех пилонах. Это означает, что снежные осадки, вызванные ветром, не скапливаются вокруг конструкции и не улетают. Так было и до прихода любопытных ученых в эту местность. Модули соединены между собой пешеходными дорожками, чтобы люди могли переходить из комнаты в комнату, не подвергаясь воздействию наружного воздуха, температура которого зимой может достигать минус 70 градусов по Цельсию. Высоту опор можно регулировать.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Внутри просторно, и помимо самого необходимого, такого как жилые помещения и лаборатории, есть множество комнат для досуга и общественной деятельности, таких как спортзал, библиотека, музыкальная студия и различные мастерские, где люди живут с комфортом на северной земле. Около 200 человек живут на базе во время антарктического лета и 50 человек во время темной и безлюдной зимы.
Основным средством передвижения являются самолеты антарктической спецификации, и, к счастью, взлетно-посадочные полосы беспроблемны, а лед гладок. По этой причине в 2006 году американцы построили Антарктическое шоссе, соединяющее базу Мак-Мердо и Южный полюс. Дорога длиной 1 450 км была построена путем заполнения трещин во льду и, конечно же, не была покрыта асфальтом. С тех пор за дорогой регулярно ведется наблюдение, и новые трещины во льду также удаляются. Основная причина заключается в том, что ледник Росса движется быстрее, чем ледник Мак-Мердо.
Хотя она не несет большой нагрузки, само существование этой дороги означает, что Грета Тунберг получила возможность однажды увидеть Южный полюс. Как вы помните, эта молодая экоактивистка не летает на самолетах из-за их вреда окружающей среде.
В 28 регионах России сегодня проживают 47 малочисленных народов. Это около четверти миллионов человек. Один коренной этнос может исчисляться десятками тысяч, другой – всего парой сотен. Корреспондент «МИР 24» Андрей Захаров отправился на Север России, чтобы разузнать немало интересного.
Смотрите в программе «Специальный репортаж»:
- Что такое «чумовой капитал» и кому он полагается?
- Как много китов в год разрешается добывать чукчам?
- Чем может быть полезен проект «Цифровой оленевод»?
- И как представительнице древнего хантыйского рода удалось покорить интернет своим пением?
«Северяне» — это документальная картина, в которой показаны сутки из жизни трех трудяг. Они не знакомы друг с другом, их объединяет только место, время и ритм повествования. В картине нет профессиональных актеров, на экране — обычные люди, живущие на севере, и их ежедневная рутина. «Сначала я просто наблюдал за ними, не вмешиваясь в привычный быт и не пересекая личное пространство. Примерно через неделю мы включили камеру, — рассказывает режиссер Илья Поволоцкий. — На площадке мы чаще всего были вдвоем с оператором Николаем Желудовичем, а Саша Кротов, наш звукорежиссер, прятался неподалеку». Долгое время Поволоцкий снимал на севере полнометражную картину «Пена», а потом переключился на жанр киноэссе, найдя поддержку у знакомых из Toyota, — внедорожники этой марки встречаются здесь чаще других и именно они уже не первый год служат героям фильма.
Вальщик леса
С первым героем мы знакомимся ранним утром в лесу. Молодой, высокий и атлетичный Владимир Дашугин встречает нас на делянке. Первым делом он требует, чтобы все надели каски, и предлагает прогуляться. Неоднократный чемпион мира по ручной валке леса заправляет бензопилу и уверенно направляется в чащу. «Я из Вологодской области, — с улыбкой начинает Владимир. — Служил в Мурманске, после демобилизации заехал в гости к друзьям, потом женился. Перед тем, как стать вальщиком, работал грузчиком: таскал муку, соль, песок. Другой работы просто не было. Одиннадцать лет уже в лесу».
Владимир Дашугин
© пресс-служба Toyota
Профессия вальщика — редчайшая, практически вымершая с появлением техники. Тех, кто остался, — наперечет. Без них в этих краях, где болота, скалы, мхи и заповедники, валить лес смертельно опасно. Однако помимо риска, признается Владимир, работа вальщика еще и физически очень сложная: «Человеку нужно быть выносливым, здоровым. Летом — жара, зимой — снега по грудь, весной — дожди, комары и мошки. Даже медведи и лоси не так пугают».
Чтобы управлять командой из пятнадцати человек и втиснуть съемку фильма в ежедневную рутину героя — c ее рыбалкой, охотой, заготовкой мяса и подготовкой к соревнованиям вальщиков, режиссер вынужден был идти на хитрости: «Приходилось по три часа ждать Дашугина у леспромхоза, потом просто сажать его в машину и увозить. Иногда я лукавил, говорил, мол, сейчас будем звук писать, а твой телефон помехи создает, давай я его подержу — забирал телефон и не отпускал с площадки», — рассказывает Поволоцкий.
«Ну что, кто-то хочет попробовать?» — Владимир предлагает завалить дерево — при условии посадить новое на соседней делянке. Оказывается, что спилить дерево — это едва ли не самое легкое в буднях вальщика: для последующей быстрой погрузки важно, чтобы деревья лежали в нужном направлении и без веток. Под руководством Дашугина я спиливаю прогнившую 15-метровую березу. Когда после нескольких твоих движений гигантский ствол с грохотом валится на землю, ощущаешь вселенскую мощь.
Делаем перерыв у костра. Вместо стола накрытое газетой бревно. На нем — сало, помидоры, рыба, картошка и иван-чай, который Владимир собирает лично. «На рабочем участке вальщики первым делом разводят костер, потом каждый по очереди его поддерживает. Это ритуал. Чтобы и погреться, и чаю выпить с товарищем. Они ведь не работают рука об руку, — рассказывает режиссер. — Придя утром на делянку, вальщики расходятся на несколько сотен метров друг от друга, и каждый начинает валить свою полосу. Встречаются они только у костра, где могут поговорить или помолчать. Это то, что спасает их от тоски и одиночества».
Действительно, работа вальщика не только тяжелая, но и смертельно монотонная. Житель Москвы, который бесконечно спешит и опаздывает, стоит в пробках, сидит на встречах и не устает заряжать свои два айфона и портативный аккумулятор, не продержится на делянке и дня. «Лес — это то, без чего ни один житель Карелии не может вообще. Я дома два часа просижу — и все, больше не могу, нужен лес и вот это движение», — Владимир вертит руками, будто орудуя бензопилой.
После самого вкусного в жизни обеда мы, насквозь пропахнувшие костром и с пятнами смолы на куртках, загружаемся во флагманский Land Cruiser 200 и отправляемся в Кемь, где нас ждет следующий герой новеллы.
Командир вертолета
Вся красота Карелии — там, куда можно добраться, только совершив суточный переход. Все заповедники здесь пешие, и передвижение любого вида транспорта, даже вертолетов, на их территории строго регламентировано. Медиков, почту и коз в отдаленные места перевозят воздушные маршрутки. Игорь Черняк — потомственный летчик, командир эскадрильи, руководитель мурманского отряда Вологодских авиалиний, который и выполняет подобные рейсы, — второй герой фильма. Он доставляет нас из Кеми в село Кашкаранцы.
Пролетев над Белым морем, он выбирает место для посадки на берегу и сажает вертолет в густой желтой траве. Еще в 1980-е годы в Кашкаранцах кипела жизнь: была почта, больница, школа из четырех классов, пастбище, птицеферма и рыболовецкий колхоз, по всему берегу ловили семгу и сельдь. Сейчас в селе постоянно живет лишь 15 человек, работают два продуктовых магазина, библиотека, метеостанция и маяк. Коренной житель Александр Николаевич Сидоров 47 лет трудится в Кашкаранцах метеорологом. Он радуется, что пять лет назад наконец сделали постоянный свет, и негодует, что свежий хлеб привозят всего раз в неделю.
Игорь Черняк
© пресс-служба Toyota
За чаем Игорь рассказывает, что с детства мечтал быть летчиком и в семь лет уже пилотировал вертолет вместе с отцом. «Я вижу, как люди рвутся на большую землю, — говорит он. — Прилетаешь в малюсенькую деревню, жители подбегают к вертолету — нужно видеть их глаза. Вспоминая их, я стараюсь выполнять рейсы практически в любую погоду».
Команда Игоря Черняка совершает регулярные рейсы и экстренные — для выполнения санзадания: чтобы спасти попавших в беду, доставить врачей или потушить пожар. Чтобы снять такой вылет, съемочной группе приходилось дежурить даже по ночам. После звонка доехать и погрузиться на борт со всей техникой нужно было в течение часа. За 10 дней съемок таких вызовов было два, и один из них вошел в ленту.
На вопрос, какие они, северяне, немногословный и сдержанный летчик отвечает коротко: «Мы все добрые». Илья Поволоцкий чуть позже добавляет: «Я наблюдал, как Игорь ведет себя по прилету, когда начинается погрузка-выгрузка: почему-то всегда стоит в стороне. Это не значит, что он таким образом проявляет свое отношение к людям, нет, они все знакомы, — тому лекарств привез, этому грибов свежих. Его могут попросить перевезти больную козу или собаку, и он не откажет. Думаю, для него это особенный момент. Может, зная переменчивость погодных условий, он не хочет думать о конкретных людях, которых сейчас повезет. Часто бывает, что из-за тумана видимость равна нулю, и он должен принимать решение, что делать дальше, и брать на себя ответственность. Хотя, может, при нас он просто стеснялся выражать свои чувства».
Сегодня в Кашкаранцах ясно, туман не застилает ярко-оранжевого заката, широкие волны Белого моря оставляют на камнях пену, которую разносит холодный ветер. Это место — источник силы и энергии. Горизонт еле заметен, море соединяется с небом. Из головы не выходит фраза, брошенная Черняком: «Над морем летать неприятно, а как только берег увидишь — настроение сразу поднимается. Я боюсь когда-нибудь не справиться или переоценить себя».
Капитан буксира
Ранним утром, пока туман еще не успел рассеяться, мы выезжаем в поселок Умба. Это самые красивые сто километров дороги за все путешествие: лес утопает в белоснежном покрывале из мха. Благодаря обеззараживающим свойствам это растение широко использовали во время Второй мировой войны — мох служил прослойкой для накладки шин раненым бойцам.
Василий Зимин
© пресс-служба Toyota
В Умбе мы загружаемся в вертолет и через два часа приземляемся в Мурманске на базе морской арктической геологоразведочной экспедиции. По большей части она занимается разведкой нефтяных перспектив шельфа Баренцева и Карского морей. Поприветствовав команду, мы садимся на пароход и отправляемся к третьему герою «Северян». На буксире «Грумант» нас встречает капитан Василий Зимин — улыбчивый и гостеприимный несмотря на то, что ради встречи ему пришлось выйти из отпуска. Он показывает нам судно и рассказывает о себе: «Я из Вологодской области, вырос в Архангельске. В Мурманске оказался по распределению, с 2000 года капитан. Экипаж очень хороший, а в нашей работе это самое важное. Мы работаем вместе почти двадцать лет».
В порту ничего не гремит и не лязгает, как обычно, огромные краны не грузят тонны угля, к берегу не швартуются сухогрузы размером с многоэтажки: сегодня малая вода, а значит, жизнь порта остановилась. Жизнь на Севере подчинена природным циклам: день — ночь, прилив — отлив, штиль — шторм. Поэтому о планах на завтра моряки всегда отвечают одной фразой: «Все по погоде».
Василий, как и все герои фильма, вначале отказывался от съемок, но живой интерес режиссера заставил его изменить решение. «Мы тут живем, вроде ничего интересного, все обыденно, а они так все показывают, в таких ракурсах — я бы до этого никогда не дошел. Думаешь: «Да, и у нас тут тоже есть на что посмотреть, и жить, оказывается, неплохо»», — смеется Зимин.
Буксир, которым он управляет, в жизни морского порта играет едва ли не ключевую роль. Судно длиной 32 метра и шириной 11 метров имеет двигатель мощностью 5 тысяч лошадиных сил и способно перевозить до 150 тонн груза. Без такого буксира ни сухогруз, ни военное судно, ни атомный ледокол невозможно ни поставить к причалу, ни вывести на фарватер. От него зависит вся инфраструктура Кольского залива.
На борту главный герой — радио. «Когда мы приступили к съемкам на буксире, начиналась полярная ночь, светло было всего 2–3 часа, — вспоминает Илья Поволоцкий. — Большинство работ проходило в темноте, часто в тумане, и мне казалось, что главное, за чем следует следить, — это радио. Капитан может двадцать раз швартовать один и тот же пароход с одним и тем же лоцманом, при этом он никогда не видит его лицо, зато знает его голос. К тому же Баренцево море полярной ночью недружелюбно: мало того, что холод, но еще и туманы, непроглядная тьма, которая в январе длится круглые сутки. Моряки слушают голоса друг друга и знают, что рядом кто-то есть. Если что-то случится, всегда можно достучаться в эфир. Тут действует простое правило: поможешь ты — помогут и тебе, а если ты не поможешь кому-то… Пожалуй, такие здесь не остаются».
Василий вспоминает, как друзья подшучивали, узнав, что он снимается в фильме: «В прошлом году мое фото поместили на календарь нашей фирмы, а сейчас друзья говорят: «О, пошел на повышение, вон смотри в кино тебя снимают». Мама сначала совсем не поверила: «Шутишь», — говорит. А вообще, люди на Севере добрее, чем на югах, доброжелательнее, улыбчивее».
С этим сложно не согласиться: во время путешествия, куда бы мы ни приезжали, нам всегда были рады, на неудобные вопросы отвечали с улыбкой. Каждый раз мы убеждались в гостеприимстве и доброте людей, которых принято называть суровыми. Интересно, что у всех людей на Севере истории довольно похожи: кто-то тридцать лет назад попал сюда по распределению, другой приехал, чтобы заработать денег, третий не планировал задержаться надолго, но женился и неожиданно для себя самого остался здесь насовсем.
У северян есть общие черты характера. Они немногословны, но доверчивы, способны на сильные поступки. Они могут быть бунтарями, но готовы нести за это ответственность. Для них цена слова и человеческие отношения важнее всего. Выходные северяне проводят в лесу — без тундры жить не могут. Они подчинили свое существование природным циклам и умеют жить в беспросветной темноте и лютом холоде. Об этих людях писали классики, о них не устают снимать фильмы современники.
На премьере в Мурманске
Первый просмотр «Северян» в Мурманске стал особенным и для съемочной команды, и для героев фильма. В зале царит атмосфера сдержанного ажиотажа: показ закрытый, но свободных мест в кинотеатре нет. Вальщик леса, пилот и капитан приехали на премьеру вместе с семьями. «Интересно, что там получилось», — говорит Владимир Дашугин. После показа герои не скрывают эмоций. «Мы с сыном каждый день видим, как папа уходит на работу, — делится впечатлениями супруга Игоря Черняка. — Но сейчас мы посмотрели на его жизнь с другой стороны и испытываем чувство гордости».
Василий Зимин, Илья Поволоцкий, Игорь Черняк, Владимир Дашугин
© пресс-служба Toyota
Фильм «Северяне» — это история без лоска и пафоса. Что же касается путешествия, то оно оказалось таким же жизненным и непредсказуемым: мы не успели увидеть северное сияние, но по уши влюбились в этот край. Север, и правда, манит.
Жизнь на крайнем севере непроста. Многие простые вещи тут делаются намного сложнее. Поговорим сегодня о том, как живут в городе Дудинке — столице Таймыра.
Первая характерная черта крайнесеверных городов — огромные пустые пространства. Нет смысла занимать их газонами, детскими площадками или ещё чем-то — большую часть времени оно под снегом. Поэтому редкие 3 месяца оно выглядит довольно мрачно.
Если где-то и сохранилась растительность, то и она выглядит брутально.
Вторая отличительная черта — идущие поверху водонапорные трубы и теплотрассы. Под землю их не спрячешь — вечная мерзлота. Или спрячешь (в Норильске этот вопрос решили), но это обойдётся в круглую сумму. Проще пустить по двору.
Поэтому дудинские улицы выглядят так, как квартиры без ремонта с оголёнными трубами и проводами. А что делать — таковы реалии местности.
Труб в Дудинке повсюду очень много, поскольку нужно много тепла. Местами это привносит особенности в безбарьерность городской среды.
Третья характерная черта — романтические плакаты и лозунги. Часть из них сохранилась с советских лет, а часть — уже современные. Тут надо понимать настрой горожан. На севера всегда ехали романтики и искатели чего-то неизведанного интересного. Люди с неавантюрным складом, если сюда и приезжали, то долго не задерживались. Поэтому, дудинцы — люди с душой, отражают её и на стенах домов или даже на вышеупомянутых коммуникациях.
Надпись «Дудинка. Город, где швартуются сердца»
Можно также оформить фасады домов изречениями местных поэтов или цитатами Путина.
А в советское время делали даже не муралы, а целые скульптурные композиции.
Четвёртая характерная черта — разноцветные дома. Красят на севере их везде — и в Нарьян-Маре, Воркуте, и в Салехарде. Иначе от депрессняка в виде вечно белого пейзажа и серых домов на их фоне, можно свихнуться окончательно.
Особенно необычны детские сады. Впрочем, всему этому творчеству уже не один десяток лет.
Пятая характерная черта — дома на сваях. В вечную мерзлоту не зальёшь бетон, поэтому всех их приходится приподнимать от уровня земли. В Дудинке и Норильске обычно срам прикрывают, а вот в Якутске, вроде как, прямо все эти сваи и видны.
До середины нулевых Дудинка была региональным центром — столицей 84 региона, Таймырского (Долгано-Ненецкого) автономного округа. В 2007 году округ вошёл в состав Красноярского края, на чём преференции Дудинки закончились. Впрочем, все равно все дальние районы Таймыра завязаны на неё: где она, а где Красноярск.. 84-й регион на машинах почти уже и не встречается. Но мне одна машина попалась.
Девятиэтажные дома в Дудинке и, вообще, всей Норильской агломерации, кажутся «небоскрёбами» на фоне того, что вокруг на тысячи километров. В лучшем случае мелкие посёлки с 3-5-этажками.
Конечно, в целом, тут довольно грустно и депрессивно. Многие мечтают уехать, перебраться в тёплые края.
Хотите вы вечером пригласить девушку на свидание, погулять по променаду, а главный бульвар города выглядит как-то так..
Да и из города мало куда уедешь. В Норильск, разве что. А больше то и нет никаких окрестностей — тундра-тундра-тундра.. И река.
«Мне плевать на всех, швартуюсь, где хочу».
В городе обнаружена одна более-менее приличная площадка.
Ещё особенность конкретно Дудинки, морского/речного порта — это обилие чаек. Чайки летают по всему городу и придают ему невероятный приморский шарм.
В городе есть немного общественного транспорта — 2 маршрута автобуса. На линии улучшенные пазики. Кстати, автобус в Норильск ходит всего 2 раза в день и стоит целых 450 рублей! Очень странно, учитывая, что до него всего 90 км
Зато в Дудинке популярны вот такие закрытые остановки. Хотя зимой в них все равно должно быть холодно.
Привет Валентине Ивановне. Не Питером единым!
Так что вот такой город. Тяжёло тут, конечно. Но «северные» надбавки платят, выход на пенсию раньше на 15 лет, и отпуск оплачивается раз в 2 года. Есть, в общем, бонусы. Главный из которых, это романтика.