Сбитая пьяным лихачом лишилась ноги и не знает, как дальше жить
Большую часть времени Алина Афанасиади вынуждена проводить дома ей, прикованной к инвалидному креслу, тяжело даются передвижения. Жизнь молодой энергичной девушки перевернулась в один миг. Алина мечтала построить карьеру медика и помогать людям. В свой первый рабочий день фельдшер скорой помощи торопилась на вызов к ребенку с высокой температурой. Но спасать в итоге пришлось ее саму.
Алина Афанасиади, пострадавшая: «Мне на месте оторвало ногу, получила перелом левого бедра, множественные переломы таза, костей. Это была первая рабочая смена».
Водитель на большой скорости сбил Алину и врезался в машину скорой помощи. Девушку зажало между автомобилями. Спасали фельдшера ее коллеги. Сама она говорит, что осталась жива лишь благодаря тому, что ее успели вовремя довезти до больницы.
Алина Афанасиади: «Я помню все абсолютно вплоть до того момента, пока меня не завезли в операционную, хотя я потеряла 90 процентов крови и была в ужасном состоянии».
За руль мужчина сел в сильном алкогольном опьянении. Сейчас он находится под подпиской о невыезде, при этом ездит на работу. В это время Алина проходит многочисленные дорогостоящие реабилитации и не может вести полноценный образ жизни. Виновник ДТП даже не интересуется ее здоровьем. Хотелось бы взыскать с него компенсацию, признается Алина. Но для этого должно быть решение суда, а расследование дела, как она считает, длится необоснованно долго.
Лариса Терехина, мать Алины: «Девочке 22 года. Она выбрала самую благородную профессию, спасать людей. Это была ее первая смена, но она готовилась, она пять лет училась, старалась. Она пришла спасать ребенка, и тут на нее наехали».
Сейчас Алина вынуждена собирать средства на дорогостоящий протез. Говорит, что много помогают коллеги и простые люди, а вот соцслужбы к ее беде оказались совершенно равнодушны.
Как будет жить дальше, фельдшер пока не знает. Главное дождаться начала судебных разбирательств. Алина просит для виновника ДТП самого сурового наказания.
Отсидела полный срок: задавившая «пьяного» мальчика из Балашихи Ольга Алисова вышла на свободу
Ольга Алисова, в 2017 году сбившая насмерть в подмосковной Балашихе шестилетнего Алёшу Шимко, вышла на свободу. Об этом RT сообщил источник в правоохранительных органах Саратовской области, где женщина отбывала наказание.
«Алисова вышла в понедельник, 11 ноября, по окончании своего срока и сейчас живёт в городе Балашове, где она проживала до переезда в Балашиху. Она уже приходила отмечаться в местной полиции. Возвращаться в Подмосковье, по моим данным, она не планирует», — сообщил собеседник. Эту информацию подтвердили и в ФКУ «Колония-поселение №11», где отбывала срок Алисова.
Напомним, Железнодорожный горсуд Московской области 15 ноября 2017 года приговорил её как виновную в ДТП со смертельным исходом к трём годам колонии-поселения с лишением права управления транспортными средствами сроком на 2 года и 6 месяцев. Кроме того, Алисова должна выплатить компенсацию потерпевшим Шимко в размере 2,5 млн рублей, а также 61 560 рублей, которые были потрачены на похороны ребёнка.
Находясь в заключении, Алисова дважды подавала прошение об УДО, но безрезультатно. Согласно документам Красноармейского городского суда Саратовской области, это происходило в декабре 2018-го и в июне 2019 года.
Осуждённая мотивировала своё прошение примерным поведением, признанием вины и наличием поощрений в исправительном учреждении. Кроме того, Алисова заявляла, что на свободе её уже ждёт работа, подтверждая это письмом от работодателя. Представитель администрации колонии-поселения, в котором Алисова отбывала наказание, её прошение поддержал. Однако суд в УДО отказал, так как сумма задолженности по иску потерпевших погашена в незначительном размере.
«Как следует из материалов дела, по месту отбывания осуждённой наказания поступил исполнительный лист о возмещении вреда, причинённого преступлением, на сумму 2 561 560 руб. Возмещение по иску производится путём удержаний из заработной платы в сумме 19 820 руб. 14 коп., в добровольном порядке осуждённой выплачено 3 500 руб. и родственниками осуждённой выплачено 18 000 руб. В добровольном порядке активных мер к выплате потерпевшей стороне денежных средств не принимает», — говорится в документах суда.
С таким постановлением суда Алисова не согласилась и подала апелляцию. Однако и Саратовский областной суд 3 сентября 2019 года оставил её жалобу без удовлетворения.
В итоге, несмотря на то что формально Алисова отсидела весь свой трёхлетний срок, фактически под стражей она провела чуть больше двух лет и четырёх месяцев (с 6 июля 2017-го по 11 ноября 2019 года), так как один день в СИЗО приравнивается к двум дням в колонии-поселении.
Отец погибшего мальчика Роман Шимко, который от корреспондента RT узнал о выходе Алисовой на свободу, заявил, что по исполнительному листу от Алисовой ему «приходят копейки».
«Ничего не думаю об освобождении Алисовой. Это её личная жизнь. Буду рад, когда накажу всех причастных по этому делу. Не снят вопрос по эксперту Клеймёнову, из-за которого и появился алкоголь в крови сына. Не снят вопрос по его фальшивому диплому. Война не окончена», — заключил Шимко.
Адвокат Алисовой Наталья Куракина комментировать освобождение своей подзащитной отказалась.
Дело «пьяного» мальчика
Резонансное ДТП произошло 23 апреля 2017 года в одном из дворов подмосковной Балашихи. Шестилетний Алёша Шимко вместе с дедушкой шёл с детской площадки домой. Выбежав на дорогу перед домом, он угодил под колёса автомобиля Hyundai Solaris, за рулём которого находилась Алисова.
Свидетели на суде показали, что автомобилистка переехала ребёнка передними и задними колёсами и протащила его по дороге около 10 метров — экстренного торможения она не применяла. Ребёнок скончался на месте, позже судмедэкспертиза обнаружила в его крови 2,7 промилле алкоголя, что вызвало возмущение родных ребёнка и спровоцировало громкий скандал.
Женщина просила отсрочку приговора до достижения 14-летия её десятилетней дочери, однако в этом суд ей отказал. Кроме того, Алисова была возмущена тем, что она должна выплатить Шимко компенсацию более 2,5 млн рублей. Якобы она считает произошедшее несчастным случаем, ребёнка она не видела и сама испытывает моральные страдания после ДТП и из-за преследования СМИ.
Эксперт Клеймёнов, согласно приговору Щёлковского городского суда, получил 10 месяцев исправительных работ и, не согласившись с таким наказанием, подал апелляцию. В результате сроки давности по делу судмедэксперта прошли и Клеймёнова освободили от наказания.
Дело о ДТП, после которого девушка осталась без черепа, не возбуждали 8,5 месяца
Галю Костырко год назад на зебре сбила машина, в 22 года она стала неподвижным немым инвалидом, единственный, кто её выхаживает, — муж Андрей. Устроивший страшную аварию водитель работает таксистом, а в материалах полиции эксперты «МОЁ!» нашли признаки грубых нарушений.
Читать все комментарии
Войдите, чтобы добавить в закладки
Приговор врачей: «Смиритесь». Прогнозов — нет, ведь у Гали — «вегетативное состояние». Если просто: она — как растение. Не ходит, не разговаривает, сказки о Петрушке для неё теперь – сложнее энциклопедии.
Между тем ставить светофор на опасном переходе у остановки «Микрорайон Берёзка» чиновники мэрии не собираются, сейчас там лишь знаки ограничения скорости «40 км/ч». Предполагаемый виновник страшной аварии — 28-летний Гарик Акопян (имя и фамилия изменены) — до сих пор не наказан. Он дома в одном из райцентров. А к материалам дела большие вопросы. Например, версию ДТП, которую изобразил на месте аварии госавтоинспектор В.В. Талалаев, судебные эксперты признают «нереальной»…
Как полиция свидетелей и вещдок «потеряла»
А сейчас я открываю стопку копий документов по аварии с Галей Костырко и заливаюсь краской, как от пощёчин.
1. Протокол осмотра места ЧП за авторством того же лейтенанта Талалаева, который изготовил «схему»: следов торможения — нет, следов шин — нет, других следов — нет, свидетелей — нет. 12 февраля 2019-го был вторник, восемь вечера — час пик. Позже появится видео с камеры на одной из многоэтажек. Запись отвратительнейшего качества, но видно: Галя идёт на зебру со стороны жилых домов, здесь на дороге много машин, тянутся в вялотекущей пробке. На встречных полосах авто приближаются к переходу, начинают тормозить. Но в среднем ряду, ближе к разделительной, вырывается вперёд — прямиком на разметку — светящийся шар. Через три секунды останавливается. За остановкой, что стоит ближе к высоткам, отделяется силуэт и бежит на дорогу.
«Шар» — это «Приора» Акопяна. На разметке в тот момент стояла Галя. Силуэт — человек, который первым бросился ей на помощь. Во многих машинах были регистраторы.
Внимание, вопросы: откуда взялись «1,5 метра между переходом и пешеходом» на схеме и «свидетелей нет» в протоколе? Привет вам, лейтенант Талалаев.
2. Теперь видео. Вы уже убедились: качество не плохое — отвратительное. Но другого за год полиция не нашла. Наверное, оно кому-то помогло. Его изучали ТРИ эксперта Воронежского регионального центра судебной экспертизы, по кадру, по пикселю, но расшифровать не смогли. В итоге не ответили НИ НА ОДИН вопрос следователя главка МВД капитана Михаила Яловегина: с какой скоростью мог ехать Акопян (тот утверждал, что по правилам, 30 — 40 км/ч), какие правила нарушил, имел ли техническую возможность избежать наезда. А все сомнения наше гуманное законодательство трактует в пользу предполагаемого виновника. Единственное, напомню, на что указали эксперты, — на корявость схемы гаишника Талалаева, признав, что Галя шла «в пределах» разметки.
Андрей вспоминает: после аварии искал очевидцев сам, обклеил тот район объявлениями с фотографией Гали, писал в интернете — позвонил лишь один человек, но момент ДТП он не видел. В главке же МВД теперь, спустя год, отвечают: «После возбуждения уголовного дела обращались через газеты, телевидение, свидетели не откликнулись».
3. Фантастика. Знаете, когда появилось уголовное дело? 23 октября. Через восемь с половиной месяцев после аварии. Знаете, когда материалы вообще попали к следователю? 5 июля. Через пять месяцев. А всё это время тихонечко текла административная проверка. Галю в «вегетативном состоянии» (словами врачей, простыми — в состоянии овоща), с обтянутым кожей мозгом, муж катал по больницам, но в полицейские, видимо, сомневались. Объяснение: ждали окончательно заключения судмедэкспертизы о тяжести Галиного состояния. Это замечательно! Только ещё в июне Гале дали 1-ю группу инвалидности, и тогда же была готова другая экспертиза — медицинская судебная. Что в ней написано, думаю, понимаете.
Держитесь: снова не всё. За те пять месяцев, пока в полиции «проверяли», Гарик Акопян свою «Приору» продал. Это мне сказал он сам, следователь подтвердил. И значит, приобщить её теперь как вещдок невозможно.
И выдыхаем: кто у нас «потерпевший»? Галя. Которая, кроме «а» и «э-э-э», не говорит ничего и неизвестно, когда скажет. И значит? Допросить её невозможно. А время течёт. А срок давности по первой части уголовной 264-й статьи — два года. А год уже прошёл. А впереди амнистия по случаю Победы.
Привет вам, следователь Яловегин и начальник Следственного отдела по расследованию ДТП областного главка МВД полковник Чередников.
После жалоб Андрея Костырко дело у лейтенанта Яловегина забрали.
«Мне нельзя судимость, помогать буду!»
Гарика Акопяна полиция отпустила, взяв с него обязательство о явке, потому что не скрывается, расследованию не мешает, что сбил девушку — не отрицает. По открытым базам ГИБДД в мае 2019-го – через три месяца после аварии с Галей — «Приора» Акопяна побывала в мелкой аварии в регионе, где он прописан. С прошлого сентября на его имя висят 23 неоплаченных штрафа с географией от Богучара до Северной Осетии. В том числе за регулярное превышение скорости и непропуск пешехода. Два из них уже у судебных приставов. ОСАГО нет. Последняя смена владельца — 2018 год. При том, что машину, напомню, он вроде продал.
На разговор Акопян согласился сразу. Но посоветовался со следователем.
— Знаю о штрафах. Месяц назад узнал, хотя продал «Приору» ещё летом. Сам удивился. Оказалось, новый владелец не поставил её на учёт. Он наш, богучарский, обещал всё сделать в ближайшее время.
— Вы не первый год за рулём. Почему сами сразу не пошли в ГАИ?
— Ну, я был уверен! А продал, чтобы выплатить компенсацию мужу девушки. 500 тысяч отдал. И ещё около 80 тысяч раньше, лекарствами.
Да, в июне 2019-го Гарик действительно перевёл Андрею полмиллиона рублей, примерно столько же – его страховая компания. Тот признаёт: благодаря этому Галя смогла пройти второй курс реабилитации в Питерском Центре МЧС, и хоть что-то осталось после всех больниц. Только прежде Акопян с адвокатом взяли с Андрея расписку: «Потерпевшая больше претензий не имеет, обязуется не предъявлять иск о возмещении морального и материального», и плюсом к этому — «не настаивать на уголовном деле». Андрей подписал. Ему надо было спасать жену.
— Расписка такая — зачем?
— А как иначе? Я не отрицаю вины, водитель всегда не прав. Готов по мере сил помогать дальше. Но сейчас нет возможности. А с судимостью как работать? Откуда деньги? Я и так уже в долгах под большие проценты. Думаете, за сколько можно продать разбитую «Приору» 2007 года? 170 тысяч за неё получил. Пришлось кредит брать.
По словам Андрея, Акопян говорил ему, якобы он военный и боится увольнения. На фото на правах, которые Гарик менял 2015-м, он в военной форме. И адрес его прописки, по моим данным, совпадает с адресом одного из военных вузов. Но Гарик уверяет:
— Я курьер и таксист, машина не моя — от фирмы. Служил по контракту три года, в 2016-м уволился! Это тот, кому я продал машину, военный. Может, поэтому путаница…
— Момент аварии помните?
— Плохая видимость была: мокрый снег, дворники не успевали счищать, освещение от фонарей слабое, асфальт мокрый, блики от фар… Девушка резко вышла из-за машин, стоявших в пробке. Я начал тормозить, пытался уйти от столкновения (инспектор Талалаев «следов» не увидел. — Авт.). Но не смог. Сбил её. И остановился сразу, метра через два. Помяло бампер и капот. И трещина, которая была на лобовом стекле, стала больше.
«Я поняла, что лучше ехать в колонию, потому что жить не могла»: рассказ отбывшей наказание виновницы смертельного ДТП
«Я смирилась с наказанием»
— Как произошло ДТП с вашим участием?
— Я сама в нём виновата. Мой водительский стаж был три года, сдавала на права сама. Но я была невнимательна. Я ехала по трассе к родителям в соседний регион. Перед дорогой надо было выспаться, но я этого не сделала. Уснула за рулём и проснулась от удара.
— Сами вызвали полицию?
— Нет, у меня сразу началась истерика, тряслись руки, меня как будто переклинило. Я не могла даже сориентироваться, где я нахожусь, что сотворила. А потом уже, на следующий день, накрыло осознание, чувство вины. Если бы со мной не говорили друзья, родные, не знаю, что бы я с собой сделала. Я до сих пор не могу это всё вспоминать.
— Ваши родные сразу узнали о случившемся?
— Да, почти сразу. Как они отнеслись? Как можно отнестись к тому, что твоё родное дитя насмерть сбило человека? Были паника, шок. Потом приняли, что это случилось.
— Какую позицию вы заняли на суде?
— Я, естественно, полностью признала вину. Я начала работать с психологом, обзвонила всех потерпевших… То есть детей погибшего, они все взрослые были. Я установила с ними контакт, принесла извинения и, конечно, сразу взяла всю ответственность на себя.
— Вы возмещали как-то ущерб?
— Гражданские иски мне не предъявляли. Но я лично поехала к дочери погибшего, вручила ей свой полис ОСАГО и все деньги, какие у меня были. Денег было мало — даже машина, за рулём которой я была, была взята в кредит. Потом ещё отправляла почтовыми переводами всё, что могла.
— Вам дали реальный срок. Были к этому морально готовы?
— Нет, не была. Я до последнего в глубине души надеялась на условный срок. Я же сама по образованию юрист, оценивала шансы и думала, что колонии не будет. А потом, когда прозвучал приговор первой инстанции, я смирилась.
Мне советовали не паниковать, цепляться к процессуальным нарушениям, чтобы дотянуть до амнистии на свободе, но я сдалась и смирилась с наказанием, собрала вещи и поехала в колонию.
Да, я надеялась на условное наказание, но моё состояние было таково, что я уже поняла: мне лучше ехать в колонию, потому что я не могла уже просто жить. Пока мне советовали разные варианты, как остаться на свободе, у меня были суицидальные мысли. Да, я подала апелляцию, но смирилась, когда она оставила приговор в силе, а кассационную жалобу подавать не стала.
Почему мне дали реальный срок? В нашем регионе практика довольно жёсткая по ДТП со смертельным исходом. В Москве, например, если погасишь гражданские иски и примиришься с потерпевшими, можно добиться условного срока, а у нас всё жёстче.
«Душу нельзя изливать никому»
— Где вы отбывали наказание? Как вас приняли?
— Я отбывала наказание в колонии-поселении в Пермском крае. Не могу сказать, что приняли как-то особо плохо или хорошо. Первые две недели был карантин — это обязательно для всех. Потом мне понадобилось месяца два или три, чтобы подстроиться, адаптироваться. Все осуждённые как один говорят, что невиновны, сидят ни за что, и под это тоже надо подстраиваться. Что касается режима, то наша колония-поселение называлась так скорее формально, начальник колонии установил там жёсткие правила и режим.
— С кем общались в колонии?
— В колонии есть два варианта поведения: или примыкаешь к какой-то группе осуждённых, или держишься сам по себе. Я сначала держалась сама по себе. Далее — все люди там разные, у нас была колония-поселение смешанная: было мужское общежитие, было женское. Было много не «первоходов», были осуждённые за мошенничество, был мужчина, судимый за изнасилование…
Специальных колоний для дэтэпэшников нет. У нас же отбывали наказание и осуждённые по делу о пожаре в клубе «Хромая лошадь» (в 2009 году в Перми произошёл пожар в ночном клубе «Хромая лошадь», погибли 156 человек. К уголовной ответственности по итогам расследования были привлечены девять человек, восемь из которых приговорили к реальным срокам лишения свободы. — RT). Через несколько месяцев у меня сложился круг общения, но в таком социуме надо быть очень аккуратным и придерживаться правил.
— Было страшно поначалу?
— Я очень боялась женщин в колонии. У нас была старшая, смотрящая барака. Она следила за порядком, контактировала с начальством колонии, не работала — вроде инвалид была. И у неё были свои приближённые. Была бабушка-одуванчик, инвалид, по мошенничеству сидела. Я потом поняла, что она постукивала начальству.
Там нужно играть по правилам и быть поверхностным, нельзя душу раскрывать. Одна из осуждённых по делу «Хромой лошади», например, как-то очень правильно себя ставила. И потом она же в возрасте была, могла и слово сказать. А я девочкой наивной была, не знала, что и как. Но вообще, от человека зависит.
А ещё же есть сотрудники ФСИН, которые могут за малейшую, с их точки зрения, провинность, зафиксировать нарушение — и тогда не сможешь выйти по УДО. Есть осуждённые, которые воруют вещи, есть те, кто стучит сотрудникам ФСИН, есть те, кто просто работает. Душу там нельзя изливать никому.
— Насколько у женщин в колонии сохраняются социальные связи на воле? Многих ждут мужья, родные, друзья?
— Всё зависит от того, кем был человек до того, как туда попал. Те же дэтэпэшники — это, как правило, самые обычные люди, часто с высшим образованием.
Если у человека на воле в семье были хорошие отношения, то чаще всего эти связи сохраняются. Если же, к примеру, девочка неблагополучная, из детдома, то её никто и не ждёт. В таких случаях в колонии часто образуются «парочки» — женщины ходят за ручку, вместе едят в столовой, работают. А была, например, замужняя девочка, тоже дэтэпэшница, как и я, и муж её ждал и поддерживал.
— Мы часто читаем, что зоны, где сидят женщины — «красные», то есть главные там — администрация, а не заключённые с высоким тюремным статусом.
— Я адвокат, и отбытие наказания мне помогло даже побывать на месте своих нынешних подопечных. Скажу так: почти все тюрьмы и СИЗО сейчас — «красные». «Чёрные» зоны — это всё же понятия из 90-х, так же как и АУЕ*. Сейчас это уже и на уровне законодательства искореняют, и в реальности такого почти нет в колониях.
— К вам часто приезжали на свидания родные?
— У меня не было свиданий. Родители проживают в другом регионе, они пожилые.
Если говорить о социальных связях, то мой мир разделился на до и после. От тех, от кого ожидала поддержки, я её почти не получила. Тем более что я держала произошедшее практически в секрете: об этом факте до сих пор знают только близкие люди или те, кому я считаю нужным, в том числе по работе, это сказать.
Но те знакомые, от кого не ожидала ничего, каким-то образом всё равно узнали, выяснили адрес колонии, писали письма, делали передачки. Моей связью с внешним миром была корреспонденция.
«Система заточена под наказание»
— Насколько система исполнения наказаний, по вашему мнению, способствует раскаянию и исправлению?
— Нисколько не способствует. Система заточена под наказание, но не под исправление. Сотрудникам колонии ты безразличен, для них мы все — зеки, и они гнут свою линию. Поэтому или человек сам по себе останется в душе преступником и сядет потом во второй, в третий раз, или он сам по себе склонен исправиться — и тогда выйдет и не будет нарушать закон. От отсидки это не зависит.
— Как вы со временем осознавали случившееся, приходили к раскаянию?
— После произошедшего я себя прокляла. Я не могла спать, были депрессия, суицидальные мысли. Я хотела даже не умереть, нет — сдохнуть. Было невыносимо видеть горе людей, близких того, кого я сбила насмерть.
На суде самое тяжёлое было не слушать приговор, а видеть потерпевших, когда понимаешь, что обратного хода нет. Одно дело — украденные деньги: их можно вернуть. А тут речь идёт о жизни человека.
Я сама изменилась после этого, стала более строгой, закрытой.
— Когда вы вышли на свободу по амнистии, было тяжело заново адаптироваться к обычной жизни?
— Мне очень повезло: были люди, которые меня ждали. Меня ждал мой шеф — адвокат, у которого я была помощником. Меня поддерживали люди, которые мне писали в колонию. А ещё мне было не на что жить, и одна подруга (даже не близкая) пустила меня первое время жить к себе бесплатно, и потом я уже встала на ноги. Но если у человека нет семьи, нет финансовой поддержки, то возвращаться из таких мест и строить жизнь с нуля очень сложно.
— Выйдя на свободу, вы стали адвокатом. Почему?
— Я и до произошедшего работала юристом. Я люблю свою работу и не допускала даже мысли, чтобы отказаться от неё. Мой опыт помогает лучше понять подзащитных. Я даже не о сочувствии, а о понимании, что именно их ждёт, поэтому я стараюсь делать свою работу по максимуму. А сделает ли человек выводы потом или нет — это не в моей власти.
— Какую позицию вы бы посоветовали занимать в суде людям, виновным в ДТП со смертельным исходом?
— Самая правильная позиция — полное признание вины и раскаяние. Возьмем для примера дело Михаила Ефремова. Я не знаю, по какому принципу он выбирал защитников, что ему говорили и обещали адвокаты, но я не понимаю, зачем было начинать процессуальную игру «признаю — не признаю», «за рулем был я — был не я». Судья и прокурор же не дураки, они всё понимают.
Смягчить наказание может только позиция признания вины и установления контакта с потерпевшими, родственниками. Нельзя уходить в стену. Причём контакт должен устанавливать не адвокат, а сам виновник аварии. Я своих подзащитных буквально беру за руку и говорю: «Звоните потерпевшим». Если не хотят общаться — вышлите им хотя бы телеграмму. Я понимаю, что виновнику ДТП тоже плохо, его гложет чувство вины, но так надо сделать.
— Что вы думаете об аварии в Москве, где студентка сбила насмерть двоих из троих детей?
— У меня тут есть два мнения: первое — обывателя, который при этом был на месте виновника, и второе — адвоката. Я смотрела видео аварии, я вижу, что происходит на российских дорогах. Я понимаю, что переживают родственники, и сама в ужасе от того, что произошло.
Меня саму несколько раз чуть не сбивали на пешеходном переходе, и после того, что случилось в моей жизни, я хожу очень аккуратно, оглядываюсь. У людей нет бдительности, а ПДД наизусть знают процентов десять водителей. Не все оценивают потенциальную и реальную опасность.
Скорость у неё была приличная, и она отвлеклась за рулём. При этом есть вопрос, почему дети не переходили дорогу рядом со взрослыми, а бежали впереди.
Теперь моя позиция как защитника. Я бы советовала родственникам девушки не развивать активность и не подключать какие-то связи — этим общество сыто по горло: то же дело блогера Эдварда Била, дело Ефремова… Дело Валерии Башкировой уже стало резонансным. Сама эта девушка — ей 18 лет — ещё не сформированный человек, сейчас рухнул её мир. Но надо найти в себе силы признать вину, принести извинения — и это должна делать она, а не её отец. Мне кажется, то, что отец в прошлом работал в правоохранительных органах, только сильнее разозлит общественность, поэтому ей надо будет работать самой вместе с адвокатом.
— Вы сейчас водите машину?
— Нет. У меня есть права, но после случившегося я ни разу не садилась за руль.
* Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство» (АУЕ) признано экстремистским и запрещено на территории России по решению Верховного суда Российской Федерации от 17.08.2020.